Три особенности буддийских песочных мандал

Три основные вещи в тантрических песочных мандалах, которые «создают специфику», то есть делают эти мандалы тем, что они есть.

1. Трехмерность
Мандала изображает дворец просветленного божества, в некотором смысле — его проекцию на плоскости. Дворцы тантрических божеств вырезают из дерева, воспроизводя в мельчайших подробностях сакральное жилище; на их изготовление уходит несколько лет и потому такие дворцы хранятся в буддийских монастырях на правах драгоценности. В особенно богатых обителях в монастырских школах имеются разбираемые модели дворцов, по которым монахи учатся, запоминая все детали конструкции. В медитации монах воспроизводит не нарисованную на плоскости мандалу, а объемное изображение дворца (которое, собственно, и является истинной мандалой!). «Вхождение в мандалу» — то есть во дворец — то есть в чистое состояние божественного ума — это и есть цель медитации.

2. Эзотеричность
Практика создания песочной мандалы, где бы она ни делалась, глубоко эзотерична: монахи в процессе рисования воспроизводят все детали объемного дворца в своем уме, концентрируясь на них и тем самым демонстрируя контроль над умом. Впрочем, соблюдение древних традиций все-таки потеряло сугубую строгость в процессе перемещения монахов в западные галереи: в ролике, где заснято строительство мандалы Калачакры (2009, Университет искусств Филадельфии), то и дело мелькает книжечка, с изображениями которой сверяются работающие монахи. Но, несмотря ни на что, практика выстраивания объемного божественного дворца в уме, одновременно со скрупулезным выстраиванием этого дворца из цветного песка, является невероятно действенной: недаром все, кому довелось поприсутствовать при создании песочной мандалы, отмечают повышенную сакральность, насыщенность, чистоту и «энергетичность» атмосферы в зале, где она создается. Психонетические практики показывают, что сосредоточение внимания на чем-либо дает удивительные результаты, а если практика групповая, то эффект удесятеряется. Поэтому всё, что могли почувствовать присутствующие, является не игрой воображения религиозных фанатов и не результатом массового гипноза, а подлинным воздействием на внешнюю атмосферу внутренней концентрации рисующих монахов.

3. Мимолетность
Считается, что ритуал разрушения мандалы иллюстрирует традиционные буддийские идеи непривязанности к внешним формам и непостоянства всего сущего. Но это, опять же, внешние смыслы. Если же рассмотреть построение мандалы не как религиозный ритуал, а как психотехнику, то очевидно, что разрушение — необходимый итог, делающий психотехнику особенно эффективной. Когда мандала нарисована — если этот процесс выполнен правильно — ее смысловое содержание остается в психике практикующего, как бы входит в него (или он «входит в мандалу»), так что рисунок превращается в средство, инструмент, подспорье, и сам по себе значения не имеет.

Отмечу, что с этим соображением коррелирует идея, давно не дающая мне покоя, а именно: все священные изображения не имеют отношения к искусству, если понимать искусство так, как понимает Новое и новейшее время. Когда одна очень талантливая художница осматривала мои мандалы и прочие рисуночки в моем доме, она сказала: «изумительно, какая сила в этих изображениях, хотя ведь это всё — не искусство!» То, что делаю я, рисуя свои маленькие мандалы, психологически и технически сходно с работой буддийских монахов: изобразить то, что лежит за пределами визуальной модальности, но изобразить не ради изображения, а ради невербального постижения.

©Мудра Ка