Исследуя понимание судьбы у древних скандинавов, заключенное в концепциях Вирда и орлога, я наткнулась на интересную статью Карен Бек-Педерсен о метафоре ткачества. Несмотря на то, что в ней ни разу не упоминаются ни Вирд/Wyrd, ни орлог/ørlög, статья является великолепной иллюстрацией концепции судьбы. Поэтому я решила сделать краткий пересказ.
Карен начинает с перечисления четырех наиболее известных примеров из исландских саг, где ткачество упоминается в контексте колдовства.
1) В Саге о Йомсвикингах, 8, женщина Ингибьорг видит во сне, как она ткет, и ее ткачество имеет непосредственное отношение к судьбе Харальда Гормссона, подразумевая, что он умрет; это сновидение в саге толкуется как пророчество.
2) В Саге об Оркнейцах, 11, упоминается знамя, вытканное с применением магии, которое напрямую влияет на жизнь и смерть человека, несущего его в битве.
3) В Саге о Ньяле нашлась скальдическая поэма Darraðarljóð, изображающая группу магических женщин, ткущих полотно, которое напрямую влияет на исход битвы, происходящей в момент ткачества.
4) В Саге о Гисли, 9, можно предполагать, что ткачество Ауд и Асгерд инициировало ход событий, приведших к смерти Вестейна.
Заявив таким образом, что метафора судьбы как ткачества существовала и отражена в источниках, Карен уточняет, что ее интересует реконструкция образа мышления, стоящего за этой метафорой. Для того, чтобы установить параллель между судьбой и ткачеством, она предлагает рассмотреть:
1) что имелось в виду под судьбой и
2) как, собственно, выглядел процесс ткачества.
Судьба в эпоху викингов
Анализируя концепцию судьбы в древнескандинавском обществе, Карен предлагает отказаться как от идеи судьбы как детерминированности, так и от идеи свободной воли. Коротко говоря, в современном сознании есть две концепции — судьба как предопределенность и свободная воля. Предопределенность не оставляет возможности выбирать, но при этом избавляет от ответственности за всё («это не я виноват, это у меня судьба такая”). Свободная воля предоставляет и возможность выбора, и ответственность за совершенное, но при этом вселяет иллюзию, что выбор близок к бесконечности и от человека зависит полностью всё. Разницу между двумя точками зрения можно выразить так: либо судьба — это то, что с человеком случается, либо человек сам ее создает.
В древнесеверном обществе мы не найдем ни того, ни другого.
Судьба воспринималась примерно так же, как мы сейчас воспринимаем ДНК — это что-то врожденное, но оно не предопределяет наши выборы и оставляет пространство для развития. Судьба для человека тех времен — это челлендж, которому следует противостоять, и каждый ответ на этот вызов определяет значение челленджа. В этом смысле судьба — это приглашение действовать, призыв соответствовать и даже потенциал для реализации. Каждое фатальное предсказание давало скандинавскому герою и героине шанс показать, чего они стоят, тем самым придавая смысл их жизням. Судьба предъявляла жесткие требования, давая тем самым герою возможность осознать, что его или ее действия расскажут о том, что он/а из себя представляют. Смерть, случавшаяся в процессе ответа на вызов судьбы, только увеличивала осмысленность их жизни, поскольку была кульминацией выбранного действия. Возможно, именно поэтому, замечает Карен, исландские саги показывают нам, что герои делают, а не что они думают.
Ткачество в эпоху викингов
Особенность технологии ткачества на ручном ткацком станке заключается в том, что сначала натягиваются нити основы, и их порядок закрепляется с помощью специальных штук с дырками, называющихся heddles, в русской традиции галева или ниты. Ткачиха выбирает галева в нужном количестве и закрепляет их так, что в процессе ткачества изменить их порядок уже невозможно, а если они спутаются, то это будет видно как ошибку, которая пройдет через всю ткань. Когда ткачиха закладывает основу, она имеет в виду определенную степень сложности ткани. Нити утка, или поперечные нити, не изменят степень сложности, а будут ей соответствовать. Но при этом остается довольно большое пространство для вариаций рисунка, которые может реализовать ткачиха с помощью поперечных нитей утка.
“Фактически, это означает, что базовая структура рисунка уже заложена одними только нитями основы, но она не видна и поэтому кажется, что она не существует. До тех пор пока тканьё не начато, всё остается в уме ткачихи, не выявленное, заправленное в галева. Ткачиха уже что-то решила относительно рисунка, но проявления ее решения пока совершенно не заметны. И все равно, влияние этого решения на конечный результат огромно.
Конечно, нити утка важны как сила, актуализирующая основу, но уток — всего лишь соавтор и имеет ограниченное количество доступных возможностей. Только взаимодействие между нитями утка и основы дает рисунку шанс проявиться, и тем самым суть замысла ткачихи становится ясной.” (с. 35)
Карен перебирает несколько видов ткачества и даже прядение, для объяснения, каким образом технология может превратиться в метафору. Но я это опущу, и перейду к выводу, который она делает.
Ткачество как метафора судьбы
Как только судьба определена, никто не может ее избежать; как только нитки продеты в галева — основной принцип создания паттерна предустановлен.
Так же как нити основы заключают в себе базовую истину о результате тканья, так же и личная предопределенность конституирует базовую истину о личности, о том, кем мы по-настоящему являемся и какие возможности мы можем использовать в нашей жизни. Возможность выбирать не отсутствует, но она не является бесконечным количеством имеющихся в распоряжении опций. Напротив, то, что мы выбираем, становится подлинным выражением того, кто мы есть, а мы не можем состоять из несчетного количества разных личностей. Иными словами, мы делаем выборы, которые обнажают и высказывают истину о нас самих. Когда я делаю выбор и принимаю решение, это показывает миру правду о том, кто я есть, считает Карен.
В заключение она говорит:
«Судьба в древнесеверной традиции выступает как процесс актуализации, как взаимосвязь между тем, что дано, и тем, что мы с этим делаем. Судьба — это не необъяснимая сверхъестественная сила, которая прессует извне, а скорее нечто, приходящее изнутри, что проживается как интегрируемая часть индивидуальности. Взаимосвязь между утком и основой на ткацком станке наилучшим образом описывает этот процесс, и потому-то метафора ткачества так хорошо работает для изображения концепции судьбы.» (с. 37)
При чем тут Руна Перт?
Метафора ткачества в контексте понимания судьбы, как я вижу, имеет прямое отношение к Руне Перт. В своей медитации я описала состояние тишины, в которое погружает Руна. С высоты последующего опыта, я понимаю это состояние как переживание момента, в глубине которого формируется судьба. То, что случится дальше. Момент принятия решения, момент обретения определенности, когда индивидуум совершает свой выбор — и тем самым детерминирует следующий виток узора на ткани жизни.
Перт говорит, что основа уже натянута на станок. Несущая конструкция установлена. Она состоит как из обстоятельств нашего существования, так и из базовых умолчаний, представлений и верований, которые мы вынесли из тех лет, когда не могли забанить авторитетных взрослых, а вынуждены были принимать всё, что дают, за чистую монету. Теперь дело за нами. Мы должны показать миру, кто мы есть, и мы можем сделать это, выбрав способ обращения с тем, что дано. Наш индивидуальный способ действий и будет тем фактором, который нарисует окончательный узор. Поскольку же это персональный выбор, то пока он не сделан — судьба не определена. Вот что говорит Перт.
Источник: Bek-Pedersen, Karen. 2009. ‘Fate and Weaving: Justification of a Metaphor’, Viking and Medieval Scandinavia 5, 23–39.
©Катерина Нистратова
Добавить комментарий