В текстах и заметках я часто употребляю словосочетания типа «Руна сказала»: Эваз сказала, что… Ансуз научила меня, как делать… Аск сообщила, что… Ингуз оказалась неразговорчивой… В беседе с Иса мы узнали, что…
Это звучит вполне шизофренично, поскольку разговор, беседу, обмен словами мы по умолчанию считаем нормальным только между людьми. Если вербальное общение происходит между человеком и кем-то еще (степень одушевленности которого не имеет значения, важно наличие человеческих органов речи), то это либо поэтический троп, либо диагноз. Tertium non datur. Троп (одушевление) как художественная условность, как фигура речи допустим, потому что он находится полностью в мире воображаемого, является абсолютным плодом воображения (какую бы реальность он под собой ни скрывал — или ни обнажал), а любой намек на неметафоричность, на подлинность, настоящесть происходящего сразу вызывает подозрения.
В этой игре много участников — Воображаемое и Реальное, распадающиеся на настоящие Воображаемое и Реальное, на представления о Воображаемом и Реальном, а также наше Мнение об их границах и взаимовлиянии, и наше собственное Влияние на них… Наверняка есть и другие. Их количество и взаимоотношения для меня пока что остаются довольно темными, несмотря на существование большого корпуса монографий по семиотике и психологии воображения. Однако, прежде чем углубляться в научные дебри вопроса, мне хотелось бы получить немного личного базового опыта, чтобы регулировать степень дремучести теорий некоторыми практическими и даже прагматическими критериями, которые в нем вырабатываются.
Один из способов получения опыта — беседы с Рунами. О том, что это такое и как мы их делаем, я рассказывала в статье, написанной почти три года назад. С тех пор акценты изменились: мне важно понять не алгоритм беседы как ритуала, не влияние внутренней подготовки и настроя участников — во главе угла стоят теперь не процессуальные вопросы . Мне важно понять, как взимосоотносятся в происходящем Воображение и Реальность. Что делает воображение, каковы его функции, его роль в этом процессе? В какой степени оно формирует процесс, как влияет на него? Что такое Реальность, как с ней обращаться? Как с аксиомой, как с гипотезой, как с опытом? Как — и с какой целью — и в какой парадигме — проблематизировать всех участников этого процесса?
Ибо этот процесс проблематичен — и он проблематичен до такой степени, что не имеет никакой конгруэнтной терминологии для его обсуждения. И, конечно, все эти вопросы я не задаюсь сейчас целью решить, поскольку даже их грамотная постановка является проблемой, и потому я хочу хотя бы подобраться к последней. Абсолютно ясно мне только одно: считать, что воображение — это плохо, а реальность — хорошо, и вектор «правильности» в эзотерической практике устремлен от воображаемого к реальному — это, мягко говоря, большое упрощение.
Беседа с Руной — это вещь, которая происходит в реальности, но которая на самом деле в реальности не происходит. (Парадоксальность высказывания объясняется вольным обращением со смысловой подкладкой слова «реальность». Явно имеются в виду две смысловые ипостаси: реальность как обыденное восприятие и реальность как наличие чего-то абсолютного, но недоказуемого…)
Есть много таких вещей — осознанные сновидения, шаманские путешествия, внетелесные выходы, визуализации…
Точнее сказать, мы понятия не имеем, что там происходит в реальности, но точно знаем, что что-то происходит, потому что видим результат. Он проявляется.
Если он не проявляется, значит, все происходило только в нашем воображении.
Но если он проявляется, то все равно всё видимое происходило в воображении. Разница — в наличии невидимого.
Это важный момент, кажущийся таким очевидным. Однако на практике отличить очень трудно. Порой почти невозможно. Особенно в практиках несложных и, в принципе, общедоступных. Воображаемое так увлекательно! И оно присутствует всегда, хотим мы этого или нет. Просто потому, что воображение — это наш, человеческий способ взаимодействовать с реальностью, осмыслять ее, работать с ней, изменять ее. Когда мы воспринимаем нечто, то сравниваем это с известными нам формами: вроде бы это стул… у него 4 ножки и спинка… похоже на стул… так, пойдем проверим. Практика — пощупать и осмотреть стул — немедленно даст нам ответ, стул это или нет. А если нечего щупать и осматривать? Или, скажем иначе: если нет органа, который мог бы «пощупать», «осмотреть», воспринять другие формы реальности? Тогда нечто так и останется для нас стулом. Или монстром. Или божеством. Или инопланетянином. Или говорящим фонарным столбом. Или что нам там заблагорассудилось представить.
Здесь, если мы решили продолжать практиковать (и отставить пока размышления о природе и функциях воображения), следует изящно проскакать по острию ножа и не поскользнуться. Надо соблюсти одновременно две вещи, а именно:
1 — абсолютно верить в происходящее, потому что под ним и в нем проявляется нечто реальное;
2 — абсолютно не верить в происходящее, потому что те его формы, которые нам видны — плод воображения.
Иными словами, если мы разговариваем с духом Руны — то мы разговариваем с духом Руны, но при этом мы понимаем, что разговор как форма получения информации происходит целиком и полностью в нашей голове. Но тем не менее информацию мы получаем, и не из головы, а из того, что является духом Руны.
Есть несколько способов говорить об этом, несколько разных способов это называть, и каждый из них приближается к реальности так или иначе.
Полагая, что мы имеем дело с духом руны, мы имеем в виду, что общаемся с неким живым существом, с неким персонифицированным, личным, отдельным и даже антропоморфизированным существом. Оно имеет «внешность» (например, в виде символической картинки), имеет характер, имеет личную волю, свои цели, свое место в пантеоне и мироздании. Все эти вещи могут быть не похожими на человеческие, но они присутствуют у Руны как духа.
Находясь в плотном и живом контакте с Рунами уже много лет, я буквально вынуждена была прийти к выводу, что в этом взгляде есть зерно истины. Руны общаются с нами как живые существа, и чем ближе мы к ним, тем «живее» и заинтересованнее они общаются. Не переставая при этом быть достаточно отстраненными и бесстрастными.
С другой стороны, каждое конкретное представление о духе той или иной Руны, любое антропоморфное видение, которое может возникнуть перед глазами постигающего рунические тайны — это картинка. Это работа воображения того, кто общается с духом Руны. Это не реальность, это представление о реальности, принадлежащее исследователю Рун. И это неизбежная, необходимая и важная работа, которую проделывает наш мозг, наше сознание для того, чтобы получить возможность контактировать, коммуницировать с невидимой частью реальности. Поэтому в картинке, в антропоморфном описании (типа тех, которые мы находим у Кальдеры) важно всё — оно является инструментом, с помощью которого мы будем работать с Рунами как духами.
Визуализация работает только тогда, когда она непосредственно связана с реальностью. Самое сложное — это установление такой связи, а не придумывание картинки.
Стоит ли говорить, что у каждого инструмент свой?
Стоит ли говорить, что если у двух людей независимо появились два похожих описания-инструмента, это говорит о том, что они имели дело с одной и той же реальностью? А также о том, что они ее не придумали?
Итак, независимо от того, что мы считаем Реальным или Воображаемым, на этапе практики мы вынуждены отличать одно от другого — и при этом признать, что обе эти вещи равно участвуют в нашем процессе, и ни одну из них нельзя исключить. Даже если медиум не видит картинки, он воспринимает нечто по другим каналам — слышит, ощущает, порой чувствует запах и вкус, переживает эмоции. Все эти вещи принято считать более реальными, чем картинку, почти беспорными аргументами присутствия чего-то или кого-то. Но это не так — они являются такой же работой психики, как и картинка. Психосоматика — всепроникающа и обширна, и она является продуктом психики, реакцией на психические процессы. Здесь важно подчеркнуть, что, считая перечисленные телесные явления работой Воображаемого, мы не умаляем их ценности и значения. Они выполняют важную функцию — означивают Реальность. Становятся знаками, указывающими на некоторые ее проявления, воспринятые в опыте.
Некая неизведанная, хаотичная, непосредственная, неназванная реальность посылает нам знаки (в виде образов, звуков, ощущений), которыми мы впредь будем пользоваться при общении с нею. Мы восприняли эти знаки по-своему и закрепили за ними значение, сделали триггерами. Теперь мы можем их воспроизвести — и вызвать ту реальность, которая ими означена. Произошла коммуникация.
Особенность ее в том, что знаки (слова, образы, ощущения), являющиеся средствами коммуникации, имеют ярко индивидуальную окраску, то есть означивают кусок реальности только для того, кто знаком с ним. В самом деле, если вы не знакомы с Иваном, для вас это имя ничего не значит. Но даже если вы с ним знакомы, оно значит для вас нечто другое, чем для меня. Вы, например, в него влюблены, я к нему равнодушна, а Инна его презирает. То же и с Рунами.
Имена Рун ничего не значат. Графические символы Рун ничего не значат. Антропоморфные изображения духов Рун ничего не значат.
До тех пор, пока вы не познакомились с ними.
Но и после этого они будут значить для вас иное, нежели для меня, и картинка с изображением духа поменяется. Или даже исчезнет — поскольку для многих людей переживание значительно важнее картинки. На этом построена арканология Мёбеса и Шмакова — проживание арканов; насколько мне известно, там не приветствуется антропоморфизация (хотя и не исключается), однако целью является получение определенного состояния как Означающего, как личного, персонального и субъективного познания символа, сути, принципа аркана.
Собственно говоря, базовая составляющая беседа с Руной для меня заключается в том же самом — в получении состояния, по которому я потом безошибочно буду узнавать эту Руну, этого духа, эту энергию. И буду понимать, как с ней иметь дело — и в магии, и в мантике, и в жизни. А разговор, вопросы и ответы — это самое удобное для меня средство получить описание, которое дается через ключевые слова и образы, через ключевые абстракции, шаблоны, которые впоследствии можно будет приложить к любому проявлению Руны, и они сразу же выделят основное и подчеркнут главное. И от этого я буду плясать в трактовке.
Воображаемое в этом процессе — инструмент. Словарь-переводчик. Незаменимый в мантике, а также в процессах самопознания, внутренних исследований психики и проявленности в ней архетипов и связанных с ними сценариев — всего того, что надо бы проделывать с собой, прежде чем соваться на территорию магии, осознанных сновидений и всякого прочего шаманства.
_____________________________________
(Этот текст написан как процесс размышления, призванного расставить точки над ё в моей голове, и поэтому не имеет особенной ценности. В нем трактуется о вещах общеизвестных. Но для меня он был важен еще и как средство избавления от некоторой неуютности, которую я ощущаю в практиках из-за избыточной доли в них воображения. После его написания мне стала видна граница, за которой воображение перестает быть инструментом-помощником и становится обузой. Что за ней — я пока сказать не могу, т.к. не бывала. Только приблизилась — может быть, лишь затем, чтобы посозерцать…)
(c) Mudra Ka, впервые опубликовано в блоге ЖЖ 14.12.2015
Добавить комментарий