Жизнь и смерть?

В первой медитации с Ингуз она открылась как переживание биологического существования в широком смысле — через переживание собственного тела в узком и ближайшем смысле. В первую очередь оно проявилось как радость от присутствия в теле, осознанное проживание ощущений, контакт с телом, внимание к происходящему на телесном уровне; навыки подобного отношения к телу начали восприниматься как базовые принципы работы с любыми телесными практиками. Дальнейшее исследование смыслового веера Руны очень скоро привело к открытию «теневой» стороны Ингуз, заключающейся в том, что тело смертно. Любое погружение в тело не может не привести к осознанию себя биологическим существом, находящимся в некоторой точке своего биологического цикла, в движении от рождения к смерти.

Этот момент особенно подчеркивает Ян Фриз, говоря: «День, в который мы родились, — это день, в который мы начали умирать. Воплотиться — значит, стать смертным.» (См. Языки Вирда, т. 3, с. 172)

Пляска Смерти, Г. Гольбейн Младший | Блог Катерины Нистратовой о Рунах Ганс Гольбейн Младший, Пляска Смерти. Гравюра на дереве. XVI в.

Иными словами, проживание Руны в личном опыте показало, что жизнь и смерть объединяются на ее поле в некое нерасторжимое единство. Однако мы знаем несколько рун, объединяющих понятия жизни и смерти в единое целое — например, Эар, Эйваз, Хальк, Дагаз, но в каждой из них это «единое целое» обладает рядом особенных характеристик, не присущих ни одной другой Руне. Поэтому сказать, что в Ингуз заключено «таинство жизни и смерти» — почти ничего не сказать, отделаться общими словами. Для безошибочной интерпретации знака в раскладах необходимо тщательно изучить особенности, условия и ключевые понятия конкретно ингузной формы дуальности жизни и смерти.

Миф Оплодотворения

Обратившись к первоисточникам и исследовательским текстам, мы находим: а) стих англосаксонской рунической поэмы — единственной, упоминающей Ингуз; 2) миф о весенней процессии Нертус, или Миф Оплодотворения. Справедливости ради нужно отметить, что это не единственный миф, с которым связывают Ингуз; например, есть еще миф о Фрейре и его мече, отданном за то, чтобы взять в жены Герд, и в нем раскрывается особое, непростое и неожиданное взаимодействие инь и ян, которое тоже имеет отношение к Ингуз. Однако для меня, учитывая личный гнозис, Миф Оплодотворения является более важным и определяющим.

Строфа англосаксонской поэмы гласит:

Ing wæs ærest mid East-Denum
(Инга впервые среди восточных данов)
gesewen secgun, oþ he siððan est
(увидели люди, пока он на восток)
ofer wæg gewat; wæn æfter ran;
(по волнам не ушел, его повозка следом бежала)
ðus Heardingas ðone hæle nemdun
(так Хирдинги называли этого героя)

Содержание стиха относится к некой персоне, в которой исследователи определенно видят бога Фрейра в его более древних местных ипостасях, фигурировавших под именами Инг (Ингвио), Фроди, Скильд. В поэме сказано, что Фрейр/Инг отправился «на восток по волнам», за ним бежала «его повозка», и что он считается «героем». Не до конца ясно, имеет ли существенное значение для понимания происходящего в стихе упоминание восточных данов и хирдингов, однако, не углубляясь в тонкости, я предлагаю считать эти этнонимы просто указанием на племена континентальных германцев. Среди последних еще в дописьменные времена существовали обычай почитания богини Нертус, отсылку к которому многие исследователи видят в содержании стиха.

К. Гундарссон пишет: «Не исключено, что в рунической поэме идет речь о весенней процессии Нертус. По описанию Тацита и согласно скандинавским источникам, упоминающим эквиваленты этой процессии, смертный консорт богини ехал перед повозкой, в которой везли саму Нертус, а когда богиня возвращалась на свой священный остров, ее супруга, по всей вероятности, приносили в жертву. Каждый год бог Инг перевоплощался в очередном жертвенном консорте, который за время процессии должен был оплодотворить как можно больше женщин.» (Языки Вирда, т. 3, с. 157)

Нет никакой возможности убедиться в том, что описанный обычай был реальностью, однако этого и не нужно: когда речь заходит о смыслах, реальностью становится миф. Богиня, живущая на далеком и сокровенном острове, появляется в физическом теле, воплощается для бракосочетания и соития с мужчиной, которое необходимо ради зачатия. Зачатие происходит, мужское семя поглощается маткой, мужчина становится не нужен для дальнейшего процесса — его приносят в жертву, богиня удаляется на остров вынашивать дитя. Назовем эту историю Мифом Оплодотворения — и выделим его основные, ключевые моменты.

Мы видим, что Миф Оплодотворения связывает смерть не просто с жизнью, а с зачатием, зарождением жизни. И это не столько смерть, сколько отдача, вклад, жертва: нечто ценное, нечто живительное, энергия жизни — семя — отдается ради зарождения новой жизни. Самый животрепещущий и неоднозначный момент мифа связан с жертвой консорта, мысль об убийстве которого вызывает как минимум недоумение, как максимум — яростный протест. Поскольку миф и его архетипы — явления коллективной психологии, то мы не будем препираться на тему, убивали германцы смертных мужей богини в исторической реальности или нет; очевидно, что коллективное бессознательное их убивает.

Смерть консорта как фрагмент символики мифа воплощает идею жертвы: не только семя, но и кровь как символ жизни отдаются им ради будущей жизни. Жертва — это когда нечто ценное, ресурсное и живое отдается навсегда, и психологически это воспринимается как смерть (уход, потеря, расставание, физическое исчезновение). Консорт — то, что жертвуется, исчезает, уходит «на восток по волнам».

Жертва, в отличие от смерти, всегда преследует цель, это вклад в будущее, вклад в процветание, инвестиция ради развития и прибыли. Жертва, оставшаяся неоплаченной, осознается как бессмысленная жертва, при этом оплата воспринимается не как возмещение жертвователю, а как прорастание чего-то нового; отсюда проистекает переживание бескорыстности жертвы для жертвователя, который часто не получает ничего (и в этом героичность его деяния, отмеченная в поэме). Однако бескорыстность жертвователя не меняет того факта, что жертва является объективацией просьбы, ожидания, надежды, а не отдачей в одностороннем порядке, не безвозмездным даром. В древнескандинавской культуре вообще не было понятия безвозмездного дара, о чем можно почитать, например, в «Категориях средневековой культуры» А. Гуревича. Хрестоматийный отрывок из «Речей Высокого» выражает именно эту идею: чем больше ты жертвуешь, тем больше ты ждешь и обязываешь дать тебе в ответ.

Хоть совсем не молись,
но не жертвуй без меры,
на дар ждут ответа;
совсем не коли,
чем без меры закалывать.

Нам, людям постхристианской эры, воспитанным на как будто очевидной идее безвозмездного дарения, ожидание ответного дара порой кажется чем-то варварским и неприличным, о чем не принято говорить. Нам кажется, что жертва — это отказ от чего-то весьма привлекательного, отказ не всегда добровольный, и не всегда ради чего-то более привлекательного; нам кажется, что жертва — это что-то неоплачиваемое, что-то невозмещаемое. А если и возмещаемое, то только в духовной валюте, в виде некоей высшей награды, которая никак не зависит от размера жертвы. Нам кажется, что жертва — это что-то высокое, что делается ради чего-то еще более высокого, что не имеет земных эквивалентов. Все эти смыслы более чем чужды Ингуз. Они произошли из интерпретации жертвы Христа, закланного агнца, как абсолютно невозместимой отдачи себя людям.

Не забудем, что жертва Христа была оплачена духовным бессмертием и, кстати, двухтысячелетней славой земной, и в этом смысле она вполне подходит под понятие жертвы-просьбы, жертвы-вклада. Христос лишь показал, что духовное возмещение может оказаться не менее ценным, чем материальное. И открыл тем самым бездны возможностей для спекуляций, поскольку духовные дары не так легко подсчитать и уравновесить; это тема, которой занимается Руна Гебо.

Ингуз ключевые понятия | Блог Катерины Нистратовой

Ключевые понятия detected!

Вероятность непонимания изначальных значений понятия «жертва» у современного человека настолько велика, что часто я предпочитаю пользоваться более прозрачными заменами: вклад, инвестиция, вброс энергии, трата, вложение усилий, посвящение, питание и подношение даров. Таким образом, первое ключевое понятие, выведенное из Мифа Оплодотворения, это вклад, или жертва.

Важно также понимать, что в процессе пожертвования участвуют две стороны: одна отдает, другая принимает. Семя отдается мужчиной — и принимается маткой, ресурс вкладывается в проект — проект его использует для собственного развития. Это взаимный процесс: янская часть теряет, иньская берет, чтобы потом вернуть обратно в виде плода. Возвращение — важная часть цикла. И здесь кроется мантическая сложность Ингуз: ее невозможно отождествить ни с женским, ни с мужским, она определенно и то, и другое, она есть энергетический взаимообмен. Поэтому в раскладах она показывает мужчину и женщину, сперму и яйцеклетку, зачатие и роды, сев и урожай, приобретение и растрату, получение и отдачу, и важно понимать, с чьей точки зрения трактуется процесс, или — в какой части цикла находится спрашивающий.

Очевидно, что Ингуз символизирует трансформационный цикл, который который зафиксирован в Мифе Оплодотворения: консорт дает семя и кровь и приносится в жертву — божественная матка вынашивает плод — дитя рождается в мир. Его можно описать как «оплодотворение-беременность-рождение», а также и другими способами: «посев-выращивание-урожай», «инвестиция-развитие-процветание», или, более отвлеченно — «уход — преображение — возвращение» (Э.Торссон, цит. по: Языки Вирда, с. 161; имеется в виду «таинство трансформационного процесса», «тайный энергообмен», происходящий в сокровенном месте «на востоке» — по поэме). Иными словами, идея цикла в Ингуз — это идея поглощения, трансформации и выброса энергии. Это описание процесса Ингуз, или того, как действует Ингуз. Иногда достаточно знать принцип действия Руны, чтобы понять, что она сообщает в раскладе. Цикл — следующее ключевое понятие Ингуз (которое роднит ее с Йерой, но отнюдь не отождествляет).

И если поглощение энергии, оно же вложение, можно понимать как вклад, жертву или затраты, то трансформация по Ингуз — это утробное развитие, телесное, биологическое таинство, это нечто глубинное, происходящее в пределах биологического тела. В Мифе Оплодотворения биологическая подоплека раскрыта через секс и, особенно, через образ беременности, поскольку она является одной из самых таинственных и масштабных трансформаций, происходящих с человеческим телом. Тело — еще одно ключевое понятие Ингуз. Биологический цикл, организмический процесс: тело начинает свое существование и заканчивает его. Ингуз — это жизнь тела между рождением и смертью, причем последние представляют собой не только естественные границы, но и контекст, в котором жизнь тела осознается. Поэтому в Ингуз можно увидеть не только здоровье и благополучие тела, но и его уязвимость и слабость: после того, как энергия отдана, усилия приложены, работа ради каких-то целей совершена, телу требуется отдых. Любые важные процессы в теле (беременность, секс, передвижение, поглощение пищи и переваривание, совершение физической работы, выздоравливание) сопровождаются периодами слабости, отдыха и требуют восстановления сил. Иными словами, функционирование тела происходит как циклический процесс: трата энергии, поглощение ее (например, с пищей), трансформация (пищи в витальность), накопление, новая трата. И так бесконечно. Это и есть Ингуз.

Выбирая в качестве ключевого понятия «тело», я хочу подчеркнуть биологические, энергетические, витальные аспекты материальности Ингуз, а не физические. Очевидно, что она связана с физическим миром, эта связь происходит через тело, а не через неживую природу (как, например, у Руны Стан).

Однако существует и более высокий, нематериальный смысл ингузной трансформации, лежащий в сфере психики и души. Он отражен в поэме через именование ушедшего по волнам на восток Инга героем. Герой — тот, кто преображается, а также тот, кто побеждает человеческую натуру, кто совершает нечто надчеловеческое, нечто, что требует вложения усилий, превышающих обычный человеческий ресурс. Тут мы понимаем, что консорт — не бессловесный агнец, а могучий почти сверхчеловек, отважившийся на смертельно опасное взаимодействие с богиней (да, боги для людей смертельно опасны, если контактировать с ними напрямую), пожертвовавший частью себя ради будущего, и потому прославленный среди людей. Он знал, что делает, знал, на что идет. Потеряв силы в сексуальной схватке, он уходит в «скрытую и уединенную область» (Э. Торссон), чтобы восполнить их и преобразиться. Накопление потенциальной энергии — важная часть часть цикла Ингуз, у некоторых рунологов она становится настолько значимой, что Ингуз начинает восприниматься скорее хранилищем энергии, чем ее вложением или тратой.

И, наконец, последняя часть цикла — возвращение героя. Или роды. Рождается божественное дитя — тот же консорт (сын как продолжение отца, как продолжение рода; эта часть цикла является источником генетических, родовых, кармических значений Ингуз, проявляющихся в телесных особенностях и недугах весьма нередко), только полный сил и готовый к свершениям. Богиня отдает его миру, она тоже жертвует и вкладывает, тоже тратит силы и делает инвестицию. В этом мифе никто ничего не оставляет себе; энергия делает круговорот, ее получают изобильно и отдают изобильно, она порождает изобилие, и это изобилие снова поглощается. Основная часть цикла — трата, вложение.

Ян Давидс де Хем "Роскошный натюрморт с попугаем" | Блог Катерины Нистратовой о Рунах

Другие метафоры последней части цикла: процветание, урожай, изобилие плодов. Огромный ресурс становится доступным, потому что он накоплен, создан в период тьмы и отдыха. Божественное дитя или восстановивший свою мощь герой — носители этого ресурса. Ресурса, который — еще раз отметим это! — снова вкладывается: в закрома, чтобы пережить зиму, в развитие бизнеса, в любое новое дело или проект. Ресурсы, полученные под эгидой Ингуз, никогда не становятся кладом, они очень подвижны, используемы, энергичны и энергетичны. Деньги для Ингуз — энергия, движущая сила, подпитка, живительный ручей, взаимообмен, но никоим образом не недвижимый капитал и не железобетонная стабильность. Для этой части цикла наиболее подходящим ключевым словом мне представляется изобилие. Оно выражает и количественную характеристику — много, много всего, о чем бы ни шла речь, и качественную, выражаемую словами «возможности» и «многообразие, разносторонность».

Символом получения огромного ресурса становится празднование: праздники, отмечающие сбор урожая, рождение ребенка, окончание университета, получение степени/должности, одним словом — окончание любого важного дела, достижение уровня или ступени развития. Не секрет, что празднование предполагает трату того же ресурса, и растрата может оказаться куда больше, чем хотелось бы: накопленное может утечь сквозь пальцы довольно быстро. Попав в поток Ингуз, можно потерять, а не накопить. Все зависит от того, какой частью процесса Ингуз становится действующий в ней человек, хочет ли он получить или вложить, насладиться или принести жертву. И тут оказывается, что телесная и материальная Ингуз требует особой, героической осознанности в работе с ней! Еще одна причина почитать Инга героем: он вовсе не собирался пожертвовать собой впустую, он хотел вернуть сторицей, а для этого ему понадобилось не только рискнуть, но и тщательно подготовиться к рискованному предприятию с помощью внутренней и внешней дисциплины. И только потом рискнуть.

Остальные части статьи «Ингуз: ключевые понятия» смотрите по ссылкам:

Введение

Часть 2

Часть 3

©Mudra Ka